Остров-cайт Александра Радашкевича / Стихи моих друзей / Галина ПОГОЖЕВА

Стихи моих друзей

Галина ПОГОЖЕВА

 

 

  

  

 

 

 Вечер поэзии Галины Погожевой и Александра Радашкевича

 "С острова живых". Центр "Русское Зарубежье". Москва, 5.VII.2005 

             

  

 

                   

                    Вечер поэзии Галины Погожевой и Александра Радашкевича "С острова живых".

                         Центр "Русское Зарубежье". Москва, 5.VII.2005

                    

 

 

 

 

 

 

*    *    *

 

Пусти. В нас ни мужского нет, ни женского.

Мы время, в нас часы заведены.

В свой бальный плащ, больную тень Нижинского,

Как будто в крылья мы облачены.

 

В краю ветров, июнем холодеющих,

Где моря вздох у горя на краю,

В саду дроздов, от яблок молодеющих,

Мы погубили молодость свою.

 

Как было жить с такой душой играющей

Сквозь эту жуть – не море, не листва,

А просто шут, от горя умирающий

В кругу родных, не помнящих родства.

 

Но в страны тех, у нас жестоко отнятых –

Что ж память их? – но вспомнить пробил час! -

Плывет на парусах, высоко поднятых,

Небесный свод, печально ждущий нас.

 

4.VI.1985

 

 

 

К Музе

 

Вернись ко мне – я стану жить тобою

Одною, на других не глядя дам.

Уж ни запою и ни мордобою

Отныне предпочтенья не отдам.

 

Вокруг безумцы, будто я в больнице,

Не то убийцы, будто я в тюрьме.

Тебя одну, прелестная юница,

Одну тебя имею на уме.

 

(Плутовка не дается, не берется,

Она смеется, слушая вранье.

Она не Гретхен – так она упрется,

Что даже дьявол плюнет на нее.)

 

Другие льнут – да ведь они рябые!

Мне ненавистен их наряд простой.

А у тебя надкрылья голубые,

Победоносный усик золотой!

 

17.VI.1985

 

 

 

*    *    *

 

Гаральд, тебе целые земли малы,

Из птиц тебе нравятся только орлы,

И армия ждет тебя в Нарве,

И все ж ты играешь на арфе!

 

Как подвиги вечны, так вечны слова.

Как в рост косаря вырастает трава,

Так мерится витязь со скальдом,

Гаральд соревнуясь с Гаральдом.

 

И стоит лишь ночью мне пламя зажечь,

Кровавые блески ложатся на меч

И чудится, юное снова,

Гаральда военное слово.

 

Пускай музыканты взойдут на крыльцо,

Я их никого не узнаю в лицо,

Велю я им: – Песню сыграйте

О доблестном, славном Гаральде! –

 

И станут настраивать скрипку и альт,

И станут расстраивать сердце, Гаральд!

Оно для них что-нибудь значит

Лишь только когда оно плачет.

 

25.I.1986

 

 

 

 

                     Путешествие викинга и славянина

 

 

Вот падает с пальца кольцо, уходя

В железные лезвия вод.

Что ж память, прощай! Беспощадна ладья,

Которая строилась год.

 

Так жизнь на печаль и забвенье деля,

Так ночь проницая иглой,

Мы ринемся в бездну, где Винланд-земля

Лежит за снегами и мглой.

 

Пять рек, да три моря, да озеро с плеч –

Прошли же мы, видишь, Иван!

И вот нам осталось с тобой пересечь

Всего лишь один океан.

 

15.IV.1986

 

 

 

 *    *    *

 

Август, твое ночное

Имя черней воды.

Было ли что иное,

Кроме одной беды?

 

Памяти птиц пропавших

Траурный свет террас.

В нас, до утра не спавших,

Августа серый глаз.

 

И повторенье круга

Видишь в конце прямой.

И никакого друга,

Кроме себя самой.

 

Август! В твою дубраву,

В праведный холод фраз.

Ни по какому праву.

Просто в последний раз.

 

18.VII.1988

 

 

           

*    *    *

 

Мы выбрали воду затем, что она, ладья,

У нас верховодит, она нам велит шутя.

Мы ей повинуемся, словно она дитя,

А мы молодые, седые ее дядья.

 

Шустра она, мачты ее как мечты, но вот

Она обнажает какую-то злую суть.

Она зарывает свою молодую грудь

В холодное олово северных серых вод.

 

Стремленье нас жжет. Подождет нас страна полей,

Ведь там, за стеною идущей войной волны,

Есть небо синее, чем наши родные льны,

Лишь курс проложить в направлении журавлей.

 

И мы обращаемся в землю и в ил на дне

Ильменя и Ладоги и многоводных рек,

Мы таем во мгле, но скажите моей стране,

Что ей завещает ваш предок, варяг и грек:

 

Пусть строит суда, пусть спускает она челны

В холодные волны – мы люди воды и льда.

Лишь тронутся льды, отпускает, как боль, беда

И губы невольно, а вымолвят: – Мы вольны.

 

17.IX.1988

 

 

 

 *    *    *

 

Память отшельников,

Вечно  сгорающий кров

Стареньких пчельников

И соколиных дворов.

 

Рукоплескания

И барабанная дробь:

– Кровопускание

Кончилось! – Кончилась кровь.

 

Так обескровленно

Падают нынче снега

Ровно на кровли,

На кладбища, рощи, луга.

 

Снегом, слетающим

С неба, как пух с тополей,

Снегом нетающим,

Лесом со следом аллей,

 

Прямо по просеке

С призраком дома вдали,

Дальше вы спросите.

Дожили! – Еле дошли.

 

Словно солдатами

В страшный огонь погибать

Были когда-то мы

Брошены там постигать

 

Все, что не пройдено,

Прямо со школьной скамьи.

Бедная Родина!

Бедное лоно семьи!

 

 

Январь 1990

 

 

 

 *    *    *                      

 

Ты страшная, ты властная, ты злая.

Ты холод – пальцы от тебя не гнутся.

На милый север – гибели желая,

На грозный север я хочу вернуться.

 

Там стынет сердце, честно извиваясь

В руке судьбы, в покатой пасти зверя.

На снежный север, смерти добиваясь,

Еще сильней, еще опасней веря.

 

В Сибирь, к оленям, в замиреньи нежном,

А ей ненужным, фантиком бумажным,

Теперь, как прежде, ленником прилежным,

Презрев спасенье, пленником отважным.

 

Невзгоды те – они и те желанны.

Пускай презренным, что ни говори там

Орлом времен Екатерины, Анны, Елизаветы –

Подлым фаворитом.

 

А память – да, она болит годами,

Всегда, всегда, когда глубокой ночью,

Как старый плащ, утыканный звездами,

Летит душа, изодранная в клочья.

 

                                            20.IX.1990

 

 

 

  *    *    *

 

                          Александру Радашкевичу

 

Семь городов у Бога, семеро львов у Бога.

Ты оглянись немного, не замедляя бега.

Мимо ведет дорога. Что ж, что уделов много,

Но ни в одном у Бога не было столько снега.

 

И ни в одном так много северных светлых арок

В прочем краю хибарок. За ледяным стеклом

Только один огарок высветит море чарок

На одного живого, сникшего за столом.

 

В мире, что вечно ищет вещего в каждой вещи,

Был он последний нищий, но не последний певчий.

Вновь занывает вьюга. Только Тобой ведом,

Вот он помянет друга, вот он покинет дом.

 

Шпага, седло и фляга. Крылья, перо, бумага –

Иго мое бе благо. – Держится этот круг

Лишь положась на Бога. Не выпуская флага,

Не замедляя шага. Не покладая рук.

 

                                             20.VI.1994

 

 

  *    *    *                                                                         

 

                    Людмиле Корсавиной

 

Лето, полдень. Тихий свет.

Упоительный покой.

Мы играем в "да" и "нет"

Над медлительной рекой.

 

В это лето хода нет,

В то померкшее тогда,

Где какой еще ответ,

Кроме только "нет" и "да"?

 

Мы очнулись вдалеке

От поляны и реки.

Мы бежали налегке:

Платье, шляпа да чулки.

 

Как хотите, так живите,

Не хотите, так умрите,

Черна с белым не берите,

"Да" и "нет" не говорите.

 

И тогда из дальних лет,

От оставленных полей

Наплывает менуэт:

Вам прислали туалет,

В туалете сто рублей.

 

Что хотите, то купите

(В речке смелая вода),

Только "да" не говорите,

Только "нет" не говорите,

О, смотрите, никогда.

 

К свадьбе будет туалет

Весь прозрачный, как вода,

Нежно-млечный, как рассвет,

Но не белый никогда.

 

Провожать его – пальто

Темно-синее, как ночь,

Но не в черном ни за что –

Этим горю не помочь.

 

И вам дастся много лет

Между счастьем и петлей,

Где-то между "да" и "нет",

Между небом и землей.

 

Не хотите, не берите

(В речке черная вода),

Но потом не говорите,

Не жалейте никогда.

 

                         Июнь 1994

 

 

             

 Людмиле Корсавиной

 

 

Все как тогда: ручей переезжая.

Бежит вода. Лежит земля чужая.

Тень прошлого, встающая со дна.

И потому им тайны не открою,

Что в брачной паре едут брат с сестрою.

Кто здесь поверит в это? Мысль чудна.

 

Как это странно: жизнь начать с начала,

Ведь прежнее еще не отзвучало,

Ведь прошлое еще не излилось.

Да, эта жизнь – совсем другое дело,

И эта плоть – совсем другое тело,

Не то, что пело, мчалось и клялось.

 

И мысль моя: быть может, одолею.

И тень ея: быть может, околею.

Взгляд рвется  прочь – там горная гряда

И луч, как меч. горит холодным блеском.

И сероватым, и последним всплеском

У ног Изольды смелая вода.

 

 

 

 

*    *    *

 

Кончается поэзия, как детство.
Осталась жизнь. Тем более слабо,
Что, кажется, она не цель, а средство.
Оружие, процент с продаж... Рембо!

Все чудится, она опять вернется,
Помирится, повадится еще.
Но кто-то белый возле двери мнется,
Сверкающий, заходит за плечо.

Не верится — больничная сорочка...
Да это снег, закрой скорей глаза!
Завертится какая-нибудь строчка,
Как девочка в зеленом, как лоза.

Как хочет жить и как прощенья просит...
А если не упросит, что тогда? —
Тогда несет — нет, гонит — нет, возносит! —
Прозрачная и вечная вода.

 

2.12.1999

 

 

 

*    *    * 

                                                                                  Людмиле Корсавиной

 

Необъятная вера имелась вчера,
Билось сердце, и юность бежала.
Не мешай, не мешай! Это проба пера,
Заржавелого проба кинжала.

Тот, кто жизнь начинает, имеет сказать:
Жизнь прекрасна и небо синеет, —
Но художник, садящийся небо писать,
Возраженья на это имеет.

Ну да что ж, возраженья имей не имей,
Все равно не прибавится хлеба.
Поднимается ветер, пускается змей
В побледневшее зимнее небо.

И осветит луна этот фон голубой,
Этот путь недалекий и честный.
Не жалей, не жалей! Кто мы были с тобой?
Неизвестный, портрет неизвестной.

 

7.12.1999

 

 

 

*    *    *

 

Грустная весть: красота бесполезна.
Дерзкая мысль: без нее никуда.
Холодноватая звездная бездна,
Где не одна погибает звезда.

Поиски рифмы под происки смерти.
Здесь спотыкается каждый второй.
Здесь сам Рембо отрекается. Верьте,
Я не поверю, что он не герой.

Снежные сумерки падают в воду,
Птицы и вьюги поют в унисон.
Если Рембо выбирает свободу,
Он, несомненно, имеет резон.

Школьники счастья, невольники чести.
Прожили век — и остались детьми.
А в результате-то — грустные вести,
Просто какую судьбу ни возьми.

От глуповатого Божьего дара,
От виноватого: «Был человек»,
С голубоватого нежного шара
Витиеватое облачко пара
В мерзлую бездну восходит навек.

 

Июль 1999

 

 

 

*    *    *                       

 

Остановите лошадей! – Заря

Вечерняя печалилась, качались

Над головой цветы, и лекаря

К остывшему Потемкину домчались.

 

...Из глубины раздался голос, бас,

И с высоты ответил голос Бога.

Летевшая помедлила немного

И села на резной иконостас.

 

И вздрагивали, как двойные створки,

Два пудреные крылышка сквозь сон.

Безвременье. Империи задворки.

Безрадостная молодость. Херсон.

 

И в прошлое проваливались ноги.

Туда, туда, подальше от судьбы

Ведите нас, тенистые дороги

Под вязы, под дуплистые дубы…

 

Прошли века.Но точно так же,князь,

Я в поле умереть хочу, на дальней

Отеческой земле многострадальной,

Предчувствуя, тоскуя и винясь.

 

                          27.03.2002

 

 

 

*    *    *                       

 

Мне снилось, что я соглашаюсь смириться

С безрадостной жизнью оставшейся этой.

Скорей умереть, подавившись конфетой

Со странным названием "Озеро Рица"!

 

Проносится птица с отчаянным криком

Струится над озером мгла голубая.

Здесь речь о тебе, о прощаньи великом.

Промчаться, два плавных крыла выгибая

 

И чудом лишь в чьей-то душе сохраниться

Как озеро, вечер и птица лесная.

А озеро Рица теперь заграница?

– Черт, старая карта. Не знаю, не знаю...

 

И скоро, невидимой ниткой прошитый,

Спускается сумрак на тихие воды.

Кончается век, неудачно прожитый.

В нем было счасливого: виды природы.

 

Конец уже бедам, трудам и заботам –

На черном, чужом берегу океана.

И снова я буду твоим Ланселотом.

Твоим Ланселотом, моя Вивиана.

 

                                      6.08.2001

 

 

 

*    *    *                       

 

Владетельного герцога посланье.

Зажжется к ночи новая звезда.

Но медлит день, несущий на закланье

Свой бледный свет. И грусть как никогда.

 

Еще не вечер, но немножко поздно..

Кончается поэзия. К концу

Подходит август – холодно и звездно –

Как блудный сын к хрипящему отцу.

 

Уходит день. Он где-то в Ливерпуле.

В России ночь, давно уж там темно

Там снова занят отливаньем пули

Наш человек. Но это все равно.

 

Зажжем свечу – темно мне. У огня же

Я вижу лучше, чем при свете дня,

Что жизнь прошла. Настала осень, княже,

И золотом осыпала меня.

 

Мне скучно, бес. Всех нет, но хоть бы слезы...

Посмотришь в сад, и что же видишь ты:

Что все прошло. Остались только розы,

Георгия Иванова цветы.

 

                                              28.07.2000

 

 

 

*    *    *

 

Александру Радашкевичу

 

 

Деда ватник и прадеда ряска

Очевидцы скитаний и бед.

Раз в году вам положена встряска,

Очищающий солнечный свет.

 

Ну а нам полагается низко

Поклониться и их помянуть,

И в невидящий глаз василиска

Ненавидящий взгляд повернуть.

 

 

Дарит нам ещё труп этот львиный

Горький мёд... На холмах и во рвах

Надо всей среднерусской равниной

Веет ветер в пустых рукавах.

 

Одержимые этой державой

Все ж недаром, сквозь снег и метель,

За подстреленной птицей двуглавой

Мы пошли как Тильтиль и Митиль.

 

Нам теперь змееяд предводитель.

И велят нам идти до конца

Государя полковничий китель

И полковничий китель отца.

 

2013

 

 

*   *   *

 

Господи, вот я, художник от слова "худо",

Видишь, они ушли, а я всё живая.

Та же, что прежде, всё дожидаясь чуда,

Всё еще веря, всё еще уповая...

 

Вспять повернувши, бежавшие без оглядки

В двери скребутся – веришь, мы всё похожей.

Блудного сына эти босые пятки

С грубой, сухой, кровоточащей кожей...

 

Ангелы пролетают над перелеском.

Слышны щенячьи, щемящие всхлипы горна.

Что ж, предавайся этим последним всплескам,

Этим объятьям, туго сдавившим горло,

 

Се, возвратившись к милому пепелищу,

Ноги поджав на старом своем диване,

Я отрешённо папины ружья чищу

В мамином крепдешиновом сарафане.

 

2020

 

 

 

АЛЕКСАНДРУ РАДАШКЕВИЧУ

 

Век прожив, мы выиграли в игре

И уже не двинемся с рубежа.

Мы стоим, как всадники на Угре.

Но тогда скажи, что ж болит душа?

 

За рекою бесятся огоньки…

Мы уже не ринемся напролом.

Мы  неспешно спешимся, из реки

Зачерпнуть воды в золотой шелом.

 

К нам грядет апрельское торжество,.

Синих птиц  рассветный переполох,

Шумный голос ветра, но и его

Перекроет глас:  Да воскреснет Бог!

 

Да воскреснет Бог, и его дары

Изольются щедро! Их  ждет Земля,

Где летит человечество в тартарары

Под свое беспечное труляля.

 

30.04.2020

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

  


Галина Погожева у Великой княгини Леониды Георгиевны в Париже. Начало 90-х.

 


 
Вавилон - Современная русская литература Журнальный зал Журнальный мир Персональный сайт Муслима Магомаева Российский Императорский Дом Самый тихий на свете музей: памяти поэта Анатолия Кобенкова Международная Федерация русскоязычных писателей (МФРП)