СНЫ БОТАНИЧЕСКОГО САДА
Об авторе: Александр Павлович Радашкевич (родился 30 апреля 1950 в семье офицера, в городе Чкалов, в Оренбуржье) – русский поэт, эссеист, переводчик. Вырос в Уфе. В 1970-е годы жил и работал в Ленинграде. В СССР не печатался. Эмигрировал в США в 1978 г. Работал в библиотеке Йельского университета (Нью-Хейвен), в 1984 г перебрался в Париж, где служил в еженедельнике «Русская мысль», поддерживая литературные и дружеские связи с И. В. Одоевцевой, К. Д. Померанцевым, З. А. Шаховской и поэтами «третьей волны» – Б. Кенжеевым, Н. Горбаневской, Ю. Кублановским. С конца 1970-х гг. стихи, рецензии, статьи и переводы А. Р. широко печатались в эмигрантской периодике, а с 1989, начиная с публикации Михаила Дудина в журнале «Звезда», и на родине. Автор двенадцати книг поэзии, прозы и переводов. Член Союза российских писателей. Официальный представитель Международной федерации русскоязычных писателей (МФРП) во Франции. Стихи переведены на английский, французский, немецкий, сербский, болгарский и арабский языки. Предыдущие публикации в «Знамени»: «Последняя дорога к маме» (№ 11, 2016); «Скатерть в алых пятнах» (№5, 2018). Живёт в Париже.
* * *
В ботаническом саду* всё многоцветие, всё
многодревие мира, и когда читаю таблички,
то вдруг понимаю, что эти исполины, как и
пигалицы эти вовсе не знают своих имён, но
для нас, пока не назовём, ничего не существует,
будто и не было в мире его, и чтобы совсем
не исчезло, не растворилось под бурливым
небом воскресенья и в ручном блаженстве
бытия, именуем петунией, араукарией крестим,
этот жалобный кустик – salix viminalis, то бишь
ива прутовидная или корзиночник даже, эту
травку в лопастых цветочках – аж saponaria
officinalis, а по-простому мыльнянка лечебная,
что показана при подагре и лишае, но где-то,
где-то, где нас нет в земном помине, сохлый
тополь тихонько верует себе, что он крылатая
берёзка на умытом ветрами юру, а пропылённый
лопух лопоухий на обочине стёртых дорог, что
баобаб он неохватный на обратной сторонке
земли, и в долах нежных небожителей, в тех кущах
без докучной тени Бог ведает их первоимена.
Под шатром
Под шатром плакучего бука не поплакать ли с ним
о себе, и под аркой стриженого тиса не утешиться
ли впрок барочным слепым поцелуем? И бережно
ступаю в пустоту, где только соль изъевшей боли и
хоровод заповедных теней, и катаюсь в лугах веко-
вечной весны, не сминая её васильков тонкогубых.
Как нам вынести было всё это, и не вынести было нам
как? Заводя истошный хор неразомкнутыми ртами,
обживаемся в прощаньях, как в непролазном, как
в безвылазном, необитаемом лесу, где я уж до смерти
устал писать смертельные стихи. И вот уж брата моего
или то, что им было однажды, не глядя, перехоронили
к новопреставленной супруге. Об этом, может быть,
нельзя, но теперь уж нельзя не об этом. В ноль часов
и ноль минут на всех часах, что захлебнулись своим
ходячим постоянством и под сенью разлапистой бука,
и под арками резными хвоевеющего тиса, как может
быть, что мы над ними любовно месим эту грязь, где
песни смерти веют мимо и пляски жизни после нас.
Магнолии в марте
Но взорвались магнолии в марте
хладным розовым огнём, откололось
наживное, неотвязное сошло, и
заводят гимны лета в неочнувшихся
ветвях, попирая ход сюжетов, пред-
апрельские дрозды, хоть пока лишь
про себя. Я забрёл сюда невольно и
непрошено уйду, ничего вовек не понял,
всё в сердцах благословил: эту вязь
напрасных песен и весеннего шалого
бога в покровах обнажающего света,
что нарочно поверил в меня, небо,
что стирает ветер над рекою редеющих
снов, сиротливую свободу и нечающее
сердце, что сорвалось обомлело в пламя
хладное магнолий по беспамятной весне.
Фисташка тысяча семьсот второго
Волглая тень, анаконды ветвей, расцветает фисташка,
которой с лихвою три века, упираясь вовсю на железный
костыль, и мне, кто любит нежно сетовать на жизнь, вдруг
стыдно за себя. Я глажу шкуру крокодилью, замшелую,
которая была девичьей под королевскими перстами, когда
Людовик нехотя садовничал под старость, бросив на тын
августейший парик, и мы расходимся по суженым векам
их коротать всегда впервые, хотя и мимо, пусть и зря,
пока фисташковая вечность счёт её вёснам снова забыла,
пока та грядущее помнит и прошлого больше не ждёт.
_______________________________________________________________________________
*Сад растений Парижа (фр. Jardin des plantes de Paris) – открытый для публики ботанический сад в 5-м округе Парижа, между Парижской мечетью, университетским городком Жюсьё и Сеной. Является частью Национального музея естественной истории. Занимает площадь 23,5 га.
|
