НЕИЗРЕЧИМОЕ. Стихи разных лет в новых переводах. Ральф Бур (переводы на английский)
Ральф БУР (Сан-Франциско)
Ralph BURR (San Francisco, USA)
Переводы на английский
* * *
...И рухнет вся моя мансарда
С её мансардным барахлом.
К.Д. Померанцев
Мою мансарду ранил ураган
конца двадцатого
столетья. Расплылись письма
и слиплись взгляды фотографий
любимых, посторонних и врагов,
великих городов набухли виды
и насмерть захлебнулся телефон
далёкими родными голосами.
И лишь на блоковском челе
шершавом означилось прозрачное
лобзанье тысячелетия иного
от Твоего, о Боже, Рождества.
I.2000. Париж
* * *
...And my garret comes crashing in
With all its garretish junk.
K.D. Pomerantsev
A hurricane ripped through my garret
at the end of the twentieth
century. Letters ran blurry
and gazes stuck fast together in photos
of loved ones, strangers and enemies,
vistas of great cities swelled up
and the telephone choked to death
with dearest distant voices.
And only Blok’s rough brow revealed
the pure blessing-kiss
of another thousand years
since Your birth, O Lord.
Paris, January 2000
УТРО
Высоко над остылой землёй,
в поднебесье, где тоскуют и
помнят о нас наши песни,
разгорается пламенный день
на границе тех миров, где у птиц
сокровенные лица.
Напророчил сей век и слепил
из пустого: только нитка
в руке от плаща золотого,
а от града пиров разлетается
пепел, и врата поснимали
с заржавленных петель.
Но живыми слывём и в конце
той аллеи, где зерно
на ладони живой каменеет,
где тоскуют и помнят о нас
наши песни – высоко над
постылой землёй, в поднебесье.
13.XI.2000. Богемия
MORNING
High above this frozen earth,
in the heavens where our songs
remember us and weep,
the fiery day bursts forth
on the border of those worlds where birds
keep their hidden faces.
This age has prophesied and dazzled
in vain: only a thread
remains of the mantle of gold,
while the city of feasts scatters
in ashes, and its gates are torn
from their rusted hinges.
But it's said we're alive even at the end
of that garden path where seed
turns to stone in living palm,
where our songs remember us
and weep – high above
this hateful earth, in the heavens.
Bohemia, 13 November 2000
* * *
Неужели когда-то певцы
пели, неужели зимою была
зима, звёзды падали, листья
шумели и по ветру неслись долго-
жданные письма через мудрые
горы и слепые озёра, и мы знали,
что будем живы, как и были,
сейчас и всегда?
Неужели всё звалось и пахло
иначе, хлеб хрустел и смеялась
вода, неужели мы век торопили,
веря, что с нами сейчас и всегда
все, кто ушёл за свинцовые веки,
неужели когда-то так громко
молчала, глядя в души,
Его тишина?
2011
* * *
Can it be that singers once
sang, that winter was
winter and stars used to fall, that leaves
rustled and long-awaited letters
were carried on the wind across wise
mountains and blind lakes, and we knew
we would live as we had always lived,
now and forever?
Can it be that everything had a different name and
smell, that bread crunched and water
laughed, that we rushed our life believing
that all those departed behind leaden eyelids
were with us now and forever,
can it be that the silence of His stillness,
peering into our soul, was once
so loud?
2011
ДВЕРИ
Святые двери одиночеств, за ними
тёмные огни и поезда,
на которые мы опоздали в отыгранной
судьбе, за ними небо,
небо одиночное, но там никто уже не
встанет меж ним
и рухнувшим тобой в пустыне
поздних ран и робких
откровений.
Слепые дали одиночеств, за ними
сон платановых аллей
и реки, вспять стремимые, за ними
ранние ветра в кристальной раме
межнебесий, где тает
вереница первоптиц, где мы
всегда совсем одни
и никогда не
одиноки.
Святые двери одиночеств,
без стука и ключа, с великим трепетом
мы их приоткрываем, мы их
не закрываем
никогда.
2012
DOORS
Holy doors of solitude, beyond them
dark lights, and trains
we’ve missed through fate
regained, beyond them sky,
solitary sky, but no one left
to stand between it
and you who’ve fallen in a wasteland
of belated wounds and timid
revelations.
Blind expanses of solitude, beyond them
dreams of plane-treed avenues,
and backward-rushing rivers, beyond them
early winds in the crystalline frame
of heaven, where ranks
of primeval birds waste away, where we
are always utterly alone
and never
lonely.
Holy doors of solitude,
without knock or key, with great trepidation,
we open them just a crack,
and never close them
again.
2012
Я ХОТЕЛ БЫ
Я хотел бы быть тем, кого нет. Мёртвый
ветер гуляет по миру. Так хотел бы
не знать, что не вижу, и не видеть, что
так и не знал, и зайти за высокий экран
в чёрно-белом кино одиночеств, где опять
прошлогодний аншлаг, и розовым шампанским
скоротать антракт необратимой «Травиаты»,
этой осени рыжие сны, этих дней
небывалые были.
Горит последнее окно за тем
обветренным углом, за веткой той,
непоправимой. Театр времени на улице
судьбы, где голуби клюют вчерашнюю
блевотину у входа. Я хотел бы быть тем,
кого нет, кто не явится и не отбудет, и не
видеть уже, и не знать, всё, что знать не
хотел и провидел, как все те, кого
носит по миру мёртвый ветер
пустых перемен.
Горит последнее окно, и небеса
непоправимы. Под утро снова снится
брат, под вечер – нет ни досад, ни боли
бережной, ни ветреной тревоги. Я хотел
бы уже не хотеть и не знать всё, что так и
не видел. А долы те, преголубые, пускай
лоснятся для других, и ласточки ныряют
за окном в подводном мире яви, и счастье
улыбается с подушки и думает
о ком-то о другом.
2012
I WOULD LIKE
I would like to be someone who is no more. A lifeless
wind wandering the world. I’d so like
not to know what I don't see, and not see
what I've never known, and slip behind the tall screen
of a black-and-white cinema of solitude, still
playing last year's bill, and while away with pink champagne
the intermission of an inevitable Traviata,
the rust-tinged dreams of autumn, the unreal reality
of these days.
The light of a lone window burns round a
windswept corner, across a tree-branch
immutable. Theatre of time on the street
of fate, pigeons pecking at yesterday's
filth by the door. I would like to be someone
who is no more, who neither shows up nor leaves, and
no longer see, or know, all the things I never
wanted to know and foresaw, like all those
carried through the world by the lifeless wind
of empty change.
The light of a lone window burns, and the heavens
are immutable. In the morning, another dream
of my brother; in the evening, no disappointment,
no solicitous pain, no hollow dread. I would like
to no longer want or know all the things I've
never seen. Let the deep-blue valleys
glimmer for others instead, and swallows dive
outside the window in an underwater world of reality, and
happiness smile at me from its pillow in dreams
of somebody else.
2012
|
