Я ВЫУЧИЛ УРОКИ БЫТИЯ
НЕСКЛАДНОЕ
Не будет ни писем, ни песен, и смоют полнеба дожди,
какой-нибудь сломанный лучик помянет родное окно.
Смотри, осыпается время с гравюрно чернеющих крон.
Врастая в зеркальные латы собезначальных одиночеств,
мы смотрим, уже не мигая, друг другу в пустые глаза…
Мне так любо тебя не любить, держать у замшевого сердца
и верить в утренние ласки и блики на птичьих устах,
скупать обратные билеты в краеугольные края, умножая
аркады столетий на краю отрешённых небес, и знать,
что все, кто сплыл блаженно до тебя, ни добра и ни зла
нам уже не желают совсем. Хорошо мне в нечаянном мире
вьючить душу сладимой тоской, просыпаться в седые
морозы и листать перечёркнутый день. Шарманочка
раскрутится и вылетит в окно. Не будет ни вех,
ни забвений, и канут за небо дожди. Смотри,
поднимается ветер, который
занёс нас сюда.
ПОРТУГАЛЬСКАЯ ПАУЗА
А в закатном окне голубое перо можжевельника
помавает величаво на голом океанском ветерке,
олеандры в пунцовом цвету и фиалковые жакаранды
вдоль непрожитых млечных путей. Тоска, треска,
зеркальные сардинки, что тают, как любовь, на языке.
Я вызнал, где зимуют наши аисты, примостившись
на башнях соборов, под крестами, на скатах крыш
и откуда приносят розоватых сестриц и насупленных
братиков в долгих клювах, как манну с небес, я гладил
взором золотые алтари с майоликой лазурной, где
Пречистая Дева с покрывалом крылатым прижимает
покрепче Младенца на крутой и бурливой волне.
Тоска, весна и пена мирозданья, в перламутровых
гротах Алгарви, где зависшая в просини чайка,
приютилась в ракушке навеки
отболевшая былью душа.
* * *
Я выучил уроки бытия корпением, безделием
и палкой, на парте сгрудились истерзанные перья,
и вырывать твою страницу больнее, чем
я помышлял. Как рвались
в розовые клети, пока не пропадали в них.
Редеет небо на востоке, сложились в струнку паруса,
на непрописанном ландшафте все наши смертные
ошибки срываются с рассветных крыш,
нас забывают разом вещи и вспоминают зеркала, и
чёрный иней на окне алеет на глазах.
Я одолел уроки бытия отчаяньем, забвением, напастью,
и в недоснившееся слепо макаю синее перо,
как три любви назад.
МАГОМАЕВ
«Поёт народный…», как во сне, моргала Моргунова,
и – шквал, и шторм, уже никто не слышал «Магома…».
И вот уж Гендель на ура и Бах с Бабаджаняном,
и обрывается душа на небывалой ноте. И, отложив
«Советский спорт», «да, сила» папа повторял, хотя
по жизни ни за что ни Вагнера, ни Верди. И, синей
вечности дивясь, бабуся: «больно шибко», а мама
бережно вздыхала о тихом, о своём. Казалось,
в звёздный океан мы все впритирку отплывём
на стареньком диване, да вот уж маюсь я один
на островке порожнем. Сорвался в прорву хоровод
любвей, скорбей и судеб, и вам за небом уж поёт
в своём жабо из облаков и снов залётно-юных,
зажмурив нежные глаза и в память пылко протянув
распяленные пальцы, непререкаемый Орфей,
последний полубог Советского Союза, где тает
точка наших солнц на выцветшем экране.
ПЛАМЯ НОТР-ДАМ
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые…
Тютчев
Собор Парижской Богоматери, тебя сожгли,
как Жанну д’Арк, но Приснодева не дала
тебе погибнуть в пламени безбожном. И словно,
кто-то усадил меня напротив, следить за первым
жиденьким дымком, потом за жёлтыми клубами
и первым языком алеющего ада. С тобой сгорала
и душа, и память сопричастно вековая, но шесть
ты отзвонил в последний раз, ещё живой, ещё
дрожа у края, и солнце невозможного заката
зависло над тобой, не смея откатить за грань
без дна и без возврата. «Заткнись!», сказала мать
по-русски безмозглой девочке, увязшей в жиже
интертрёпа. И кто-то щёлкал из машин,
и кто-то плакал не стыдясь, целуя взглядом
разлученья и хрупкий шпиль, и петушка,
упавшего с поруганных высот и вешней сини
в бурлящую багровую геенну. Прощай, мой
Нотр-Дам, до вечного возвратного свиданья.
Теперь молитва лишь одна: чтоб не отдали тебя
безбожникам глумливым на оскверненье их
мёртвым циркулем и смрадом пирамид. Однажды ты
была, обитель душ, среди парижской маеты и
духа сирого томленья, и я к тебе без мысли
забредал и отходил, и возлетал в твоё ручное
поднебесье, где нас Она, как пасынков, хранит.
Собор Парижской Богоматери, ощерившись
беспомощно химерами у края, как куст терновый
над обрывом, пылает над землёй, неопалим.
15.IV.2019, набережная Сены
|
