Остров-cайт Александра Радашкевича / Поэзия / Из сборника "ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА - 2018" (Льеж, Бельгия)

Поэзия

Из сборника "ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА - 2018" (Льеж, Бельгия)

 

 

 

 

 

 

 

 

*   *   *

 

Мы получим нежданные письма

о приезде родных и любимых,

только всё это грянет без нас

и без них – в убывающем мире,

где гуляют в сандальях святые

по прогалинам росных лугов,

только вовсе не завтра, а ныне,

вот на этом диване, отплывшем

в лебединое озеро снов. Мы

поверим, что всё-таки были и

смотрели немое кино золотой

нескончаемой были или небыли,

всё равно, растворяясь над

Сеной весенней в хороводе

невольно живых.

 

 

 

 

 

ПОЗДНЕЕ

 

Pour être vieux sans être adultes.*

                          Jacques Brel

 

 

В моих несметных невозможностях

есть крайний берег про тебя, в моих

возможностях предметных я засыпаю

норы в небо и отвожу овец от прорвы,

потворствуя ночным волкам. Я ничего,

и, может, даже слишком: в родном Париже

инородном в своём гранитном саркофаге

скользит свинцовая Нева над рифом

памяти Советского Союза и утки

парами над Лувром иные

зори бороздят.

О, эти губы поцелуйные над краем голого

стола, и эта каменная мука, как менуэт

разминовений пустых теней, вихреобразно

уносит нас в ночной проулок, где розы

бронзовые в окнах который срок вживаются

безлюбо в обряд угрюмых доживаний.

Беда с тобой, земная трата, я просыпаюсь

в прошлых снах, где мы уже не виноваты

в своей пожизненной вине, где гаснут

сказки наших судеб, как обманувшие

приметы, как семь

последних слов

Христа.

 

                                              

 

________________________________________________

*Чтобы стать старыми, не став взрослыми. (Жак Брель)

 

 

 

 

 

*   *   *

 

 

Неумолимо, вдруг, исподтишка

уходят вещи, последние, что знали

нас, что помнят тех, кто без вещей

отбыл в святое никуда, уходят вещи

за вещами неуследимо, чуть мешкая

в дверях и слабо упираясь в косяки,

как притихший бычок перед бойней,

а пришлый люд таращится на нас

и ждёт давно у ведомого края, где 

ни ступеней, ни перил, где ходят

ходики вселенским ходуном на

полочке отпавшей. Уходят вещи

от вещей, о мире вещном не вещая,

нас забывая в камере судеб, немой

и одиночной, которую торопимся

набить напрасными хрустящими

и голыми вещами, не знающими

нас, не помнящими тех, кто канул,

помедлив в скрипнувших дверях

обшарпанного рая и обернувшись

бережно на нас. Уходят вещи вслед

за бледными последними вещами,

необратимо, враз, украдкой,

нас оставляя на века,

навеки оставаясь.

 

 

 

 

 

 

ЧУВСТВИТЕЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

ПО НЕВСКОМУ ПРОСПЕКТУ

 

Я не понимаю, почему мой климат

находят дурным.

       Николай I

 

 

А невские чайки галдят за окном

на краю отведанного неба голосами

незнающих ночь. Я уже гостиничный,

я теперь не тот. Постоянно-непостоянная

здесь по-прежнему климатология, хотя

мастеровые, скидывая шапки, всё крестятся

на небо в пять утра на дождливых перекрёстках

отмыкаемых веков, творя забытую молитву,

и высота домов на Росси по-старому равна

ширине мостовой, как в идеале готовальном,

а Невский начинается с пустых чертогов

белого царя и нисходит прямо к лавре, где

воззванных зряшные заботы и старанья

преданы заботливо земле. И где он, Сукин

переулок, где Молчаливая и Проходная где?

Трактир для прибывающих с обеденным или

ужинным расположением? Кто, нежа прихоти,

здесь продаёт заморские помады для скорого

ращения волос? Кто поплёвывает в воды

с несводимых мостов ради собственного

удовольствия?.. Я уже гостиничный, я

теперь не тот. «А воспоминания? О,

воспоминания!» И является неумедлительно,

и не спит восемьсот восемнадцатый

под свою отчалившую музыку

роговых хоров на островах.

 

 

 

 

*   *   *

 

 

Кто нам читает книгу жизни с возвратного начала

до стёртого конца, кто чертит страшные картинки иль

соблазнительные виды, кто шелестит шершавыми

страницами и золотит пупырчатый обрез, кто сушит

в ней усопшие цветы и бережёт блудливые записки,

кто выдумал сафьянный переплёт и лупоглазую

обложку, кто главы впрок перемешал и опускает

голые слова, дописывая выпавшие буквы, кто вырвал

недочитанные главы и вычеркнул живые имена,

кто пересыпал ранним снегом, кто – прахом дорогим,

кто возвращает прошлые закладки, тасуя оглавленье

без конца, и выдаёт за громкий эпилог невнятные

сентенции пролога? И кто прообразы подвёл под

образа сквозь анфилады тупиков зеркальных?..

Форзац муаровый, тиснёный корешок, надуманный

экслибрис, сплетающий узлом инициалы. Присев

на ствол обрушенной колонны и глядя нам в закрытые

глаза, кто нам читает книгу жизни от буквицы

безвинного начала до скобок безначального конца?

 

 

 

 

 

НА ТЕМУ

 

 

Конечно, сны невероятны

и неразборчива беда,

конечно, хочется в обратно,

где всё в сей час и навсегда,

конечно, скатерть в алых пятнах

и в полночь смылись шулера.

 

Конечно, сердце виновато,

конечно, память коротка,

как на причалах воскресенья,

среди утопленников яви,

где, растворяя створки рая,

зареем в смежные снега.

 

Конечно, тайны запредельны

и упоительно просты

в немой и подлый понедельник,

когда слагаются стихи –

и в срок высокого томленья,

и в час понурой суеты.

 

Конечно, смерть, конечно, ветер

и перебиты все следы,

и даже морок этот светел,

где за душой клубится пепел

и, залетая в межнебесье,

где сквозь себя дрейфуешь ты.

 

 

«Эмигрантская лира – 2018» (Брюссель – Льеж – Париж)

 


 
Вавилон - Современная русская литература Журнальный зал Журнальный мир Персональный сайт Муслима Магомаева Российский Императорский Дом Самый тихий на свете музей: памяти поэта Анатолия Кобенкова Международная Федерация русскоязычных писателей (МФРП)