Из сборника "ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА – 2011" (Бельгия, Льеж)
«Эмигрантская лира – 2011» (Бельгия, Льеж)
Всемирный поэтический фестиваль
ВНЕКОНКУРСНЫЕ СТИХИ ЧЛЕНОВ ФИНАЛЬНОГО ЖЮРИ
* * *
На драгоценном, утлом островке
неверной жизни –
среди разительно возможных
невозможностей,
среди возможностей, желанных
иногда, – забельских
далей – домирных – лиственные
пропасти разглядывали
нехотя, подолгу приблудшего
меня. Уфа – обрыв
глухой и злополучный, откуда
в рваный мир
сорвался всуе я, захлопнув веки
страстно и блаженно,
как вспуганные ангелы, у края
прозревшие заведомую
тьму и шелест тощих крыл, и гадов
тёплых шевеленье
на поднебесном, утлом островке
порожней жизни –
среди желанностей, возможно,
невозможных и
невозможностей, желанных,
как всегда.
ЗА ПЕТЕРБУРГ
За Петербург седой души
в колоннах и крестах,
за Мойки царственный изгиб,
кренящий в никуда,
и тосты влюбчивых друзей
под арками веков,
за пушкинско-чайковский взмыв
и ненавидящих его,
за слово стёртое отцов
в заплёванном углу,
за взоры статуй голубых,
прореявших в закат,
и за расстрельные хлопки
в подвалах над Невой,
тот ветер, хлынувший на лоб
из-за, из-под моста,
за башлычок наследника и штык,
повёрнутый в груди,
за Ксении зелёный дом
в блаженных облаках
и гарь пречистых поездов,
отшедших в Ленинград,
за солнца наших юных снов
над корочкой небес
и лёд любви, за колкий вздох
длиною в байку-жизнь,
за наш согласный шаг с тобой,
ласкающий гранит,
за Петербург седой души,
как чайку на плече,
пока я жив, пока я мёртв
в когда и в никогда,
за стаю ангелов немых
в колоннах и крестах.
А СЕГОДНЯ
А сегодня – прощание праздного лета:
ни волны, ни дыханья, ни ветра. До свиданья,
Москва чужеликая, до свидания, царская
Ницца и мощённая снами Уфа, до свиданья,
Париж отболевший и Богемия приручённая,
как олень последний, что на мушке, с хрусталём
зелёным на челе.
На свидание с тенью своей
акварельной сквозь воскресную грудь недвижимо
проплывают мимо мира прописные облака –
над тобой – надо мной – над собой –
над скрижалью почившего света.
...Спасибо, Господи, за много,
за долго, пепельно, тревожно,
незримо, ветрено и больно, за
непростительно, за вольно.
Спасибо, вечный мой,
за много и за
почти что
ничего.
ОНО ПРОПИСАНО
Как загнанная память о прошлом
отпылившем «я», оно прописано
теперь в живом беспамятном Париже,
глядит в мансардное окно на окна
колкие их голых одиночеств втроём,
вдвоём, с собой по одному, включает
синий газ шипучий и ест улиток,
рататуй и затхлый камамбер,
и воет в предвечерний час в тени
морщинистых небес на бутафорскую
луну с растресканной жемчужной
скорлупой соборных фресок, потом
не верит дымным зеркалам, обратными
незрячими глазами сверяя Павловска
ухоженные тропы и шале, где пьют
вселенское густое молоко за здравие
и упокой, потом ложится снова, как
в капкан, в железные леса бессонниц
и более не ждёт предавшего меня
в объятия растительных обоев
и носа за порог отнюдь не кажет,
нахохлившись совой в изношенном
внежанровом халате, и почты
никакой, как в срок иной, не ждёт
ни от кого, о одиночество моё
родное: оно, как оперные мшистые
руины в груди надорванной рапсода,
как кладбище игрушечных слонов
в отколотых руках воспитанных
детей, – оно прописано теперь навек
в живом беспамятном Париже.
ПО ПРОЧТЕНИИ ДНЕВНИКОВ
Ю.Кублановскому
Давай молчать о Лондонах и
Римах на бывшем русском
языке, о сарацинам преданном
Париже и жалком мире, звёздно-
полосатом, где бьётся рыба
о сальный лёд глобализаторских
безрыбий, об ожлобленье
коктебельском и нью-московских
казино, о танцевальном право-
славии и вымирании Руси,
о встреченном, о гаданном,
о слывшем, об утре дней и вечере
надежд, давай молчать, мой
прошлый друг, о вечном,
о том, что нам отснилось
наяву. Не надо рыпаться: мы не
в формате. Мы не в формате,
слава Богу. Вмерзая в мерзость
существованья, где наша жизнь
случилась ни к чему, давай
молчать так громко и пытливо,
как нас великие когда-то там
учили, на чистом русском языке.
* * *
И всё равно, куда бы я ни шёл,
оснеженною павловской тропой –
по Моховой, Гороховой, Фурштадтской,
Плуталова, Подрезова, по Ординарной –
из тьмы чужбин я выхожу к Неве,
где финский ветер трогает губами
свирели выпуклых мостов,
где шаг крылат, где юн, как паруса
петропольских закатов незакатных.
И всё равно, чего бы я ни ждал,
со взором, полным ангелов прощанья,
из века в век, из смерти в смерть
топча гранитный сахар парапетов,
бессмертные меня там ждут друзья,
которым всё ещё не всё равно,
которых я тогда выдумывал влюблённо,
когда они придумали меня
на Моховой, Гороховой, на Ординарной.
|
